Чрево

Нам сразу вспоминается Збручский идол и некоторые другие изображения. У всех у них точно так же одна рука лежит на груди, другая на животе. Трудно сейчас строить предположения о том, что это означает — заимствование (оно почти исключено из-за разницы во времени) или же это одинаковое обозначение одинаковых смыслов на языке пластики. На наш взгляд, в данном случае жесты двух ичалковских изображений свидетельствуют о слиянии языческой символики с христианской. В частности, речь может идти о двух пониманиях человека. В христианском понимании чрево (утроба) — это прежде всего материнская утроба, в муках рожающая. А когда речь идет о Богородице, то и образ интимной сокровенности, символ милости и жалости. В то же время отчетливо видно, что в жестах этих нет ожидаемой благопристойности. И сразу вспоминаются традиции, идущие от средневековой двузначности (амбивалентности) жеста в народной смеховой культуре, от смехового или травестийного начала. Чрево — это низ, одновременно низвергающее и вновь возрождающее. Жестовой язык этот, конечно, был очень понятен и неграмотному. Таким образом, в этих жестах предстоящих, как нам представляется, речь идет не только о сердечной связи матери и ее детища, о великой миссии продолжения рода, но и о продолжении жизни, как непременном условии сохранения народа как единого целого. Не уязвленность, не самоотречение и тем более не всепрощение. Скульптура создана народным резчиком с тем, чтобы передать главную мысль, с тем, чтобы эта мысль уцелела в огромном символическом и часто ценностном мире. Это не значит, что народные резчики сплошь все были атеисты или стремились как-то противостоять церкви и ее догматам. Нет. Все куда сложнее. Они невольно вносили реалии в свои произведения, следуя простой необходимости создавать произведения, которые бы убеждали.